одноактной пьесе пришлось ждать восемь лет постановки. — Савина не решалась ее играть, так как целый акт должна была лежать на кушетке. Впоследствии, она превосходно справилась с этим положением, и Женя была одна из лучших ее ролей.

Цензура все время насаждала нравственность и, главное, политическую благонадежность. Насаждала ли она их плохо, или другое что, — только в конце концов дело у нас кончилось революцией. В цензуре не допускалось затрагивать офицерства, и гвардейский мундир мог появляться на сцене только в исключительных случаях. Предпочитала цензура отставных военных и выше полковника чинов не пропускала. За то к гражданским чиновникам, в особенности к низшим рангам, относилась весьма свободно. Был один цензор, тайный советник, который «молодым чиновником» заменял все определения автора, до вольноопределяющегося включительно.

— «Вольноопределяющиеся готовятся защищать престол и отечество, а вы их вышучиваете»!, — поучал он авторов, и тщательно вымарывал все, касавшееся армии, гвардии и флота. Боборыкин рассказывал, как в одной его пьесе была фраза:

— «Был вчера в Аркадии, видел «Морского кадета», — какая гадость»!

Цензор вычеркнул «Морского кадета» и поставил: «Молодого чиновника».

— «Это оперетка»!, — объяснял Боборыкин.

— «А не намек на то, что полиция недосмотрела, и в увеселительный вертеп был допущен воспитанник военно-учебных заведений»?

— «Да ведь у меня названье-то в лапках»?

— «А как вы заставите актера сказать со сцены это в лапках? Ну, поставьте вместо «Кадета» — «Елену» или «Орфея», — тогда будет понятно».

Цензора не допускали на сцене не только прибавок к пропущенному ими тексту, но и вымарок.

— «Знаю я, что такое вымарки! объяснял мне один старец. — Купюра купюре розь! Я вычерков не могу допустить так же, как и прибавок. Например, «Отче наш», — кажется уж на что цензурная вещь, — а хотите, я ее вымаркой сделаю нецензурной? Я-с читаю: «да будет воля Твоя, да приидет царствие Твое…» — затем купюра— …«от лукавого». Каково? Можно это допустить? Отнюдь»!

С цензурой приходилось торговаться. То есть, взяток никто из членов этого почтенного учреждения не брал, но цензора имели обыкновение отметить десятка полтора нецензурных мест, — а потом начинали торговаться с автором. Пяток более невинных отметок им пропускался. Иные авторы, чтобы было пропущено нужное им место в пьесе, предварительно вставляли такую «нецензурщину», что она подлежала несомненному запрету. На ряду с этим «ужасом» уже желанная автору сцена не казалась рискованной и иногда проходила.

Очень ревниво относилась цензура к фамилиям действующих лиц, и если видела малейший намек на какое-нибудь должностное лицо, тща-