— «А не все ли равно? «Гамлет»-ли, «Соломенная-ли шляпка» — нам нужно мнение Министерства Внутренних Дел».

— «Но ведь оно, кажется, уже высказало свой взгляд, допустив на сцену переводы Полевого и Загуляева».

— «Полевого и Загуляева мы можем играть беспрепятственно. А вот вашего текста у нас с соответствующею печатью нет. Ведь вы, быть может там, что-нибудь нецензурного напереводили».

Нечего делать, —п ришлось представлять экземпляры в цензуру. Там сидел тот же старик Кейзер.

— «Через недельку приходите», — заявил он.

Я объяснил ему, что мне разрешение нужно сейчас же. Он сжал губы, поморщился и стал перелистывать пьесу.

— «Хорошо-с, — со вздохом сказал он. — Завтра в это же время».

— «Да в чем же остановка? Чего вы опасаетесь»?, — недоумевал я.

— «Время идет, — возразил он. — Что можно было пропустить пятнадцать лет назад, того весьма возможно, нельзя допустить сейчас. У нас есть циркуляры».

— «Но какое же они отношение имеют к Шекспиру»?

— «Большое. Ведь публика, что идет в театр, наполовину не знает даже, кто такой Шекспир. Мы смотрим на текст помимо имени автора».

Словом, он сошелся во мнениях со Шталем.

Захожу на другой день. Кейзер встречает меня с торжеством.

— «Так и знал: нужна в одном месте переделочка. Да вы не пугайтесь: маленькая. Изволите видеть: принц… Положим он прикидывается сумасшедшим… говорит: «Дания — тюрьма».

Я вытаскиваю подлинник, и показываю ему:

— «Denmark’s a prison».

— «Знаю-с. И Розенкранц возражает: — «значит и весь свет тюрьма?» — А Гамлет настаивает: «Дания — одно из самых поганых отделений».

— «И это дословно: «Denmark being one o’the vorst».

— «Когда это писано? В конце XVI века? Кто тогда сидел на престоле Англии? Елизавета. Какое отношение она имела к Дании? Никакого. — А у нас Императрица откуда родом»?

Он ликующе посмотрел на меня.

— «Из Дании! Из Дании! — А вы заставляете актера сказать: «Дания— тюрьма, самое скверное отделение тюрьмы»!

— «Так как же по вашему надлежит передать это место?»,— полюбопытствовал я.

— «А вместо «Дания» пусть актер говорит: «здесь» — «здесь — одно из самых поганых отделений». Пусть он сделает неопределенный жест рукой. «Здесь», а где «здесь» — точно уловить нельзя. А первую сентенцию Гамлета «Дания — тюрьма» можно с успехом выпустить. Пьеса от этого не потеряет».

Он отогнул «ухо» загнутой страницы и зачеркнул кровавыми чернилами «Дания — тюрьма».