шего старинного, а вслед за ним и народного — театра шла вторым из указанных выше путей, чрез заимствование чуждой литературной и художественной традиции. Отсюда вытекает и особый подход к изучению явлений старинного русского театра. Рассмотрение текста пьес в отношении сюжетов, ситуаций, способов сценического воплощения, бутафории и т. п. не может быть, так сказать, самодовлеющим. За каждой пьесой, поставленной и представленной на старинном театре в России, — где-то на заднем плане, у последней кулисы — чувствуется тот вдохновитель и руководитель, без которого не могло бы осуществиться представление: иностранец автор, режиссер, актер, декоратор, машинист и бутафор.

О первых — не говорю: разыскания Тихонравова и дополнения к ним Морозова показали это с достаточной отчетливостью; но и приемы игры, и материальная часть старинного русского театра — дают чувствовать иностранную указку. Достаточно указать хотя бы костюмы, грим и все аксессуары действующих лиц, особенно —аллегорических фигур, чтобы сразу увидеть в них копии с данных иконографии западноевропейского искусства, в частности театрального, хотя и с запозданием порою на 100 лет. Отсюда — тесная и неизбежная связь изучений старинного русского театра с изучениями театра европейского, без которых всякая речь о прошлом театра на Руси будет праздным пустословием.

II.

К изучению театра в его прошлом можно подходить с разных сторон. Но все многообразие подходов в итоге можно свести к двум:

к изучению литературной, словесной стороны театрального представления — и к изучению изобразительной, пластической стороны его. Не касаюсь сейчас материальной стороны, о ней стоит говорить особо.

Механическое заимствование из чуждой художественной традиции может взять далеко не все, а лишь — отчасти первое, и то постольку, поскольку точен перевод. Для усвоения второго — нужны особые условия, и вот почему.

Вещи существуют не сами по себе, а в том отношении и в той зависимости, в которой воспринимаются нашими органами чувств. Искусство, как продукт социальной жизни, есть явление двусторонней деятельности, именно, творца — и воспринимающей творение среды; художника — и зрителя; актера, певца — и публики, воспринимающей их творчество. Вкусы воспринимающей среды не равномерно и не однообразно реагируют на зрелище. Для примитивного зрителя нет драмы Ибсена, Гауптмана, Чехова; для утонченного ценителя драмы, как таковой, — не даст удовлетворения хороводное действо дикарей. Есть, правда, взгляд, сравнительно недавно высказанный в нашей литературе, что можно возродить «действо» но, этот взгляд грешит тем, что игнорирует данные исторического процесса. Нельзя искусственно переодеть нас всех в широкие одежды древней Руси или заставить всех думать так, как думали 300−400 лет тому назад; так нельзя