Юбилейный альбом И.И.Сосницкого.

Сообщение В. И. Срезневского.

  В Рукописное Отделение Библиотеки Российской Академии Наук в 1917 г. в числе рукописей собрания В. И. Яковлева поступил интересный юбилейный альбом Ивана Ивановича Сосницкого (1794-1871). Альбом этот относится к чествованию пятидесятилетней деятельности знаменитого артиста Русской Драмы в марте 1861 г. Чествование это было двойное — сначала в товарищеском кружке 6 марта, в чистый понедельник на «капустнике» у артиста Л. Л. Леонидова, и затем более или менее официальное 22 марта в зале Руадзе (впоследствии Кононова). Читау-Огаревой, старинному его другу, в конце 1850-х гг. вышедшей замуж и оставившей сцену, он с свойственной большим талантом простотой и удивительной искренностью описывает эти знаменательные дни своей жизни.[1] Описание альбома было бы не полно, если бы мы не привели отрывки из его рассказа; поэтому мы позволяем себе сделать из них некоторые выдержки. Первое торжество было устроено для Сосницкого сюрпризом, совершенно для него неожиданно. К нему заезжает артист русской драматической труппы Марковецкий, как бы случайно во фраке, зовет к Леонидову «на капусту»; старик, после уговоров, с неохотой едет: «Входим на лестницу», — пишет Сосницкий, — в четвертый этаж, звоним — отворяет двери сам хозяин. Я скидаю шубу, калоши. Хочу идти в залу, в которую дверь прямо из прихожей, но хозяин меня не допустил, а повел налево в кабинет, говоря: «Здесь у нас закуска». Вхожу в дверь, раздается ура! Смотрю, вся труппа мужчин, все разодето во фраках, прилично, а я небритый, немытый. Потерялся. Ведут меня в следующие комнаты под предлогом будто бы к хозяйке… Вошли в комнату на половину к жене. Она встречает меня на пороге с венком из лавровых листьев, с лентой голубою, вышитою золотом: на одном конце 1811 год, на другом 1861 год. Все вместе положено на огромный альбом, на папке которого великолепно написано, или лучше сказать нарисовано из незабудок: «Деду нашего театра». Ну, конечно, тут последовали слезы умиления, поцелуи и благодарения. Отпирают дверь в следующую комнату, великолепно убранную цветами, стол накрыт персон на тридцать и поставлен для простора радиусом. На главном месте кресло, за которым на пьедестале стоит мой бюст, украшенный лавровым венком. Когда стали провожать меня для занятия места за столом, мне надо было проходить подле фигуры Славы, и у нее из рук выпал венок лавровый; ко мне на голову не поймал, а упал к моим ногам. Когда заняли все места (в этой комнате были те, которые постарше, а другие в других комнатах, где накрыты столы официантовские), после бульона Самойлов, который сидел подле меня, встает и говорит мне привет, в котором упоминает благодарность за сестру Веру Васильевну, предлагает тост за мое здоровье и подает мне серебряный вызолоченный кубок с моим портретом. Этот кубок пошел вокруг стола. Григорьев[1] сказал мне спич в стихах, П. А. Каратыгин тоже предложил тост в стихах (подивитесь, все были взволнованы до того, что еле договорили!). Очередь моя была благодарить их. Я, конечно, с трудом высказал благодарность и сожаление со своей стороны, что в настоящее время я не могу оправдать те почести, которыми меня удостаивают мои товарищи. На это отвечал с большим красноречием Василько Петров[2], — что я служу и теперь для всех образцом. Встали из-за стола. На пороге другой комнаты Бурдин[3] читает мне спич, с кубком, изображающим русскую бабу, держащую на голове своей солонку или миску. В гостиной, за флигелем, Аубель[4] играет мазурку своего сочинения. Петров Осип Афанасьевич поет куплеты, писанные Леонидовым, а все припевают. Это еще не конец. В первой комнате, где была поставлена капуста, поставлены маленькие ширмы, на которых в два ряда карточки портретов всех артистов. Степанов прочел стихи от Куликова[5] который, по болезни, не мог быть. Максимов тоже не был по болезни, но прислал письмо и стакан серебряный вызолоченный с надписью: «от Максимова»[6]. После спичей за столом явился из Москвы Полтавцев, депутат от московских артистов, с поздравлением — нарочно отказался играть в последнее воскресенье. Ему писал Леонидов, что они готовят мне сюрприз. Полтавцев приезжал на один только день и во вторник уехал обратно в

Москву. После обеда начались разные пения: русские, малороссийские, цыганские. Я душевно устал и часу в шестом просил позволения проститься со всеми, но меня еще удержали и пели экспромтом «Славу!» мне, Леонидову и всем присутствующим. После показали мне программу затеянного праздника Леонидовым, который написал предложение — кто хочет участвовать в этом празднике, — и все без исключения подписались: кто «с удовольствием», кто «за честь себе считает», кто «за счастье», кто «обиделся бы, если б его забыли» и пр. и пр. Ну, наконец, финал. Простившись со всеми, пошел я искать фуражку и, найдя ее, отправляюсь в прихожую, в дверях меня встречает Леонидов с бокалом в руках, крича ура! и еще тост… Человека четыре стоят с канделябрами в руках, тройниками и пятериками, и кричат ура! Пока я одевался — все кричали. Я просил, умолял, чтобы не шумели, но это ни к чему не повело. Бросились на лестницу впереди меня, другие подхватили меня под руки, остальные сзади, и все орут ура! Леонидов живет в четвертом этаже, лестница широкая, изо всех дверей бегут в страхе — «что случилось»! Я умоляю всех, чтобы не шумели, говоря, что у меня нет экипажа. Передние кричат: сейчас извозчик будет. Кто-то побежал вперед и орет: извозчик! Вся гурьба вышла на улицу (это против Технологического Института) с канделябрами в руках и с криками ура! Кричали до тех пор, пока я не повернул за Институт. Я боялся, что полиция набежит и похватает всех, но, слава Богу, все кончилось благополучно».

Все это описание, так сказать документально, представлено академическим альбомом.

Основная часть альбома написана на толстой ватманской бумаге в лист, на 5 лл.

На л. 1 (обложка), рисунок декоратора Александрийского театра Чушкина: внизу разрез Александринского театра, с фронтоном и сценой, на которой видна миниатюрная фигура Сосницкого, в средине листа лира, окруженная лавровым венком и лучами, с именами 21 драматурга в пьесах которых играл Сосницкий, сверх листа надпись на ленте: «Чему быть, того не миновать, конец — делу венец», юбилейный год «1861» и цифра 555 — число ролей, исполненных Сосницким.

На оборотной стороне обложки «Имена особ желающих здравия нашему юбиляру И. И. Сосницкому» — это то, что названо в письме «программой затеянного праздника». Тут подписи большой части участников торжества: Л. Л. Леонидова, П. И. Григорьева, В. В. Самойлова, К. Н. Полтавцева, И. Ф. Горбунова, П. А. Каратыгина, О. А. Петрова, Стуколкина, Н. О. Гольца, Васильева 2-го и других.

На л. 2 — «Слава 6-му Марта 1861 г.», с которой провожали Сосницкого с торжества. Вот ее текст:

Слава, слава Ивану Сосницкому! 2. Слава!
Честь и слава артисту достойному! 2. Слава!

Леонидову Левушке — Слава! Слава!
За прием его, за хлеб-соль! Слава! Слава!
Всем артистам товарищам! Слава! Слава!
Всем Искусства ревнителям! Слава! Слава!
Подвизайтесь на поприще трудном! Слава! Слава!
Изучайте Искусство родное! Слава! Слава!
Я взываю к товарищам! Слава! Слава!
Дай Бог всем дослужиться на сцене! Слава! Слава!
И любви и почета и славы! Слава! Слава!
Как наш старый и славный Сосницкий! Слава!

На л. 3 — «Список артистов Императорских С. Петербургских Театров» за 1825 год. На об. л, 3, тоже за 1860 год.

На л. 4 об.— «Театральное Училище» (список служащих).

На лл. 6-8 — «Ивану Ивановичу Сосницкому. Мазурка. Музыка Л. Ф. Аубеля. 6 Марта 1861 г. Слова Л. Л. Л……ва» — ноты со словами Леонидова — сокращенный текст его стихотворения (см. ниже). Это те куплеты, которые пел О. А. Петров[1]:

Грянь былая песнь лихая!
Пойте все искусству в дар!
Грянем, деда вспоминая
И его репертуар!
Он был истинным артистом,
Создавая типы лиц;
Был танцором, машинистом,
Видостаном[2] средь певиц.
Вспомни сюжетный
И выходной
Весь круг балетный!…
Весь хор со мной!
Вот уже полсотни лет
Как всех нас пленяет дед
В творчестве зрелом
Словом и делом.

Ловкий, статный, с звучной речью
Он «Гусар» был удалой[3]
Он давал простор сердечью,
Представляя свет большой.
Так друзья, давно, что знаем,
Дружным хором повторим:

Как талант, дед уважаем,
Как товарищ, он любим!….
Помни с солистом
Народный-свитский [1]
Каким артистом
Был дед Сосницкий!

Вот уже полсотни лет
Мил всем нам, хоть стар и сед,
Лаской ученьем
И угощеньем.

В основную часть альбома вложены, вероятно, самим Сосницким, листки — автографов, относящиеся к торжеству.

Здесь, во-первых, находится спич П. И. Григорьева 1-го, одного из старейших сотоварищей Сосницкого по сцене (р. 1806 г.): «6 Марта 1861 года»:

Сосницкий! в школе театральной,
Конечно, не мечтал дожить тех лет,
Когда ему, от всей души, похвальный
За службу долгую мы выразим привет?
Я, помню, годы те, где кроме интересу,
Комедий целый рой—театры оживлял;
Я, помню, ловкого, веселого повесу,
Который всех своей игрою увлекал!
Я признаюсь: завидно многим было
Артиста поприще! Он был наш чародей!
Все общество его боготворило
За исполнение блистательных ролей!
Да как и не любить артиста-человека?
Кто бы из нас Его достойно не почтил?
Он с честью славою действительно полвека
На русской сцене прослужил!
Так воздадим же честь по долгу нам святому,
Товарищу-артисту дорогому!
И вечно-памятным наставникам Eго
Мольеру! Бомарше! и Мариво!
Хмельницкому! и Шаховскому!..
Ура!!..».

Затем здесь находится приветствие П. А. Каратыгина [2]:

Сосницкий! Юбилей твой впереди у нас;
Об нем еще идут пока переговоры;

Не дождались мы на тот раз,
Чтобы разрешение прислали из конторы…
Но кто рад празднику, так тот до свету пьян;
Твой праздник — торжество заслуги и искусства.
Твое здоровье, наш почтенный ветеран!
По-братски пьем его от искреннего чувства!
Своим талантом ты театр наш украшал;
Был представителем искусства ты полвека;
И кто ж в лице твоем из нас не уважал
Артиста честного, прямого человека!
Теперь достойному — достойно воздадим:
Поклонимся ему, как старшему, меж нами —
И Многолетие ему провозгласим —
Единым сердцем и устами!!

Далее стихи Н. Ив. Куликова, прочтенные П. С.Степановым [1]:

Иван Иванович! Вы были
Пример сценический для нас:
Вас современники ценили,
Оценят и потомки Вас!
Когда мир старый театральный
В игре фальшивой, идеальной —
О простоте едва мечтал,
Тогда Сосницкий гениальный —
Игрой простой и натуральной,
Всех иностранцев удивлял.
Но кроме этого, полвека
Ваш дом артистам был, как свой;
Мы любим Вас, как человека
С добрейшим сердцем и душой,
Примите же на память это
В дар от товарищей друзей,
И дай Бог многие Вам лета,
А нам бы справить веселей
Ваш и столетний юбилей.

Далее в альбом вклеены письма А. М. Максимова I и А. А. Алексеева и приветствие актера С. Брянцева, как отметил автор, сказанное у артиста Л. Л. Леонидова «в день предпразднования юбилея И. И. Сосницкого». Перед нотами «Мазурки» вшито 2 листа с словами к ней (рукою переписчика, с подписью Леонидова); здесь она названа: «Мазурка. Воспоминание об И. И. Сосницком». Это полный ее текст, пелась, вероятно, только та ее часть, которая приведена выше и надписана над нотами. Все упоминаемые в тексте роли, исполнявшиеся Сосницким, вслед за текстом объяснены в примечаниях.

К альбому 6 марта, вероятно, тоже самим Сосницким присоединены приветствия и другие материалы, относящиеся ко второму его торжеству, происходившему 22-го марта.

Это во-первых папка, в которую впоследствии были вложены все юбилейные материалы. На передней ее доске под стеклом литографированный портрет юбиляра, исполненный ко дню юбилея; изображение Сосницкаго окруженном венком, сверху другой венок, с датами внутри «1811-1861» и на лентах «22-го марта»; внизу подпись «На 50 летний юбилей И. И. Сосницкаго. С.-Петербург». Портрет исполнен с фотографии Денвера, той самой, по которой потом изобразил в большую величину Сосницкого Борель для Портретной Галереи Мюнстера (т. 2). На оборотной стороне передней доски папки написано, по-видимому, рукою Григорьева 1-го, стихотворения «Драматургия в чистый понедельник»; из отметки на поле «6 марта 1861 г.» очевидно, что оно было произнесено в этот знаменательный капустник.

В числе юбилейных документов, относящихся к 22 марта 1861 г., находится стихотворное приветствие П. И. Григорьева: «И. И. Сосницкому в день пятидесятилетнего юбилея 22 марта 1861 г.» О нем не упоминает Сосницкий в письмах к Читау и сведений о нем, сколько знаем, нет и в других материалах к его биографии; но оно представляет большой интерес и главным образом, как хорошая и отчетливая характеристика знаменитого артиста-человека. Поэтому приводим его здесь полностью:

Иван Иванович!
Праздник артистический
Дорог тем для нас,
Что он тешит, радует
И лелеет Вас,
Нашего достойного
Друга и отца!
Честь Тебе взаимная
Нынче и всегда:
За полвека славного,
Честного труда!
Произносят искренно
Наши голоса:
Ты, театра русского
Гордость и краса!!
Да, Иван Иванович,
В жизни все пройдет…
Но, у нас Сосницкого,
Имя не умрет!
Все таланты новые
Ты любил ласкал,
И в начале поприща
Жизнь им придавал!
Кто ж здесь благодарного
Чувства не хранит?
Кто из нас Сосницкого
Сердцем не почтит?
Все с душевной радостью
Честь должны воздать!

Целовать Сосницкого,
Братски обнимать!..
Дай Тебе Бог здравья.
Долгих, мирных дней!
Чтобы вечно памятен
Был Твой юбилей!
Чтоб с Тобой дождались мы
Радости другой:
Улучшенья полного
Сцены, нам родной!
Чтоб искусство русское
Каждый день и год
Было уважаемо,
Шло всегда вперед!
Чтоб артисты юные,
Слыша Твой совет,
Развивались правильно
Без нужды и бед!
В жизни артистической
Чтобы встретить нам —
Ото всех сочувствие,
К службе и трудам!
Дай Бог, как Сосницкому,
Всем торжествовать!
А театру русскому
Вечно процветать!
Чувство всем нам сродное
Ясно говорит,
Что любовь к Сосницкому
Общая горит!
Так живи ж и здравствуй Ты
К славе труппы всей!
И да будет памятен
Всем твой юбилей!..

Далее в папку вшит автограф артиста Фед. Ал. Бурдина — приветствие, сказанное им при встрече Сосницкого на лестнице: «Добро пожаловать, дорогой гость» и пр. Затем приветствие Е. Н. Жулевой от лица артисток драмы. В письме к Читау Сосницкий писал: «Вся толпа повела меня в зал, где на пороге меня встретили все наши актрисы в белых платьях, бросились ко мне на шею и пошли поцелуи и слезы! Можете себе представить что сделалось со мной. Совершенно задохся и не мог сказать ни слова. Тут Жулева прочла мне привет в стихах». Приветствие в те дни еще совсем молодой, знаменитой потом, актрисы Е. Н. Жулевой было не в стихах: выдержками из стихотворения Григорьева отдельных строк в переделке она только закончила свою речь. Как видно из ее автографа, приветствие ее было таково:

«Иван Иванович. Избранная своими подругами по искусству поздравить вас в день вашего 50-ти летнего Юбилея, — я исполняю

этот долг. Знаю, что, ни владея ни средствами, ни качествами для этого необходимыми, приветствие мое будет сухо и бесцветно; но знаю также и то, что в этом случае я не должна бояться строгого осуждения и смело могу рассчитывать на полную снисходительность. Иван Иванович! Подготовленных фраз у меня нет. Все, что я могла вам сказать — вылилось от чистого сердца: здесь говорит одно только чувство глубокого уважения и искренней нашей к вам любви. Хотела бы я передать вам и нашу радость, видя вас с нами в этот торжественный для всех нас день, и наши задушевные вам при этом пожелания, но не умею, и потому заключаю свое приветствие словами нашего даровитого товарища-артиста:

Праздник артистический
Дорог тем для нас,
Что он здесь составился
Именно для вас,
Кто полвека ревностно,
Честно прослужил
И на трудном поприще
Нам примером был.

Дай тебе Бог здравия,
Долгих мирных дней!
Чтоб был вечно памятен
Нам твой юбилей!

«После Жулевой»,— рассказывает Сосницкий, — «Аграфена Матвеевна Сабурова, которая вместе со мною воспитывалась и перешла в 1809 году в Московскую школу… Она поднесла ото всех дам, на подушке, лавровый венок, сверх которого лежал плоский серебряный венок вызолоченный, где на каждом листке вырезаны имена участвующих, и сказала очень мило маленький привет: «Друг, товарищ и благодетель мой, — прими от нас слабый знак нашего к тебе уважения, и дай Бог, чтоб Он еще продлил твой век на добрые твои дела и на пользу молодого поколения, которое могло бы пользоваться твоими советами»… Тут Линская что- то сказала, не помню; так меня сконфузила и в ноги мне кланялась, и ловила руки целовать; не забудьте — в зале до двухсот человек зрителей и полные хоры посторонних дам — всю обедню испортила!…»

Текст этих двух приветствий в альбомах не сохранился.

«Потом», — пишет Сосницкий, — «подошел ко мне немецкий актер Толлерт, депутатом от немецкой труппы, и читал мне что-то, однако видно хорошо, потому что общее браво раздалось в зале».

Это стихотворение An Ssossnitzki. Zur Jubelfeier seiner fünf zigjärigen künstlerischen Wersamkeit den 22-sten März 1861. Нач.:

Wo Bussland Dir in Kunstgeweihten Hallen
Ein Denkmal gründet der Unsterbliehkeit.

К немецкому подлиннику приложен русский перевод принадлежащий самому автору. [1]

Далее в альбом вложено приветствие Ф. А. Бурдина — его автограф, сказанное им в заключение обеда, затем несколько писем и телеграмм и, наконец, экспромт П. А. Каратыгина, который Сосницкий в своем письме назвал «уморительным»:

«Сосницкий! Что тебе многие сказали,
Прибавить к этому найдется что едва ли.
И я бы, может быть, прочел тебе стихи,
Да не напомнить бы Демьяновой ухи, —
Так лучше попросту, без длинного куплета,
Скажу тебе одно: будь здрав на многи лета!..»

Альбом Сосницкого важен не только как сборник автографов деятелей русской сцены средины XIX в. или как память о торжестве знаменитого ее деятеля; он является ярким отражением облика самого Сосницкого и в теплых чертах рисует его не столько, как артиста, о чем тогда и не приходилось говорить, а как человека исключительных душевных качеств. Все сотоварищи его и старые и молодые искренно его любили, высоко ценили его и гордились им. «Вы заслужили нашу признательность», говорил ему представитель младшего поколения сценических деятелей С. Брянцев, «как артист, главное как человек! Вашею славою мы гордимся». «Насколько Вашим блестящим талантом вы были украшением русской сцены», — сказал ему Ф. А. Бурдин, представитель старшего поколения артистов, — «настолько лично, по вашим душевным качествам, вы были украшением нашего общества. В продолжении Вашего славного пятидесятилетнего служения искусству, Вы, будучи первоклассным исполнителем наших первоклассных писателей, Грибоедова и Гоголя, не говоря уже об иностранных авторах, в то же самое время, как человек, сумели соединить около себя артистов в одну тесную семью, не различая богатого от бедного, старшего от младшего. Ни одно молодое, начинающее дарование, в тяжелые минуты жизни, не уходило от вас не согретое теплым участием; не ободренное ласковым словом. Вы нам живой пример — каким должен быть артист и человек. Наше общество гордится вами, да и не одно наше, а гордилось бы всякое, где бы, появился подобный деятель».

Поддержка и ободрение, которые встречали в нем молодые артисты, отметил своем стихотворном приветствии П. И. Григорьев, один из наиболее близких, по летам, Сосницкому его сотоварищей, помнивший начало его артистической карьеры, говоря, что Сосницкий «придавал жизнь» артистам «в начале их поприща», «любил, ласкал все новые таланты». Это умение угадывать таланты, дало сцене многих деятелей, начиная с

В. Н. Асенковой, которая была выключена «за неспособностью» из Театрального училища директором театра кн. С. С. Гагариным и только, благодаря Сосницкому, явилась украшением, правда ненадолго, русского театра. Сосницкий, как говорят его помнившие, обладал редким умением ладить со всеми, чуждаясь всяких дрязг и мелких интриг. Чувство зависти было ему неведомо; успехам товарищей он радовался от души и всегда готов был им содействовать. И у Сосницкого, не было соперников, не было завистников. Через посредство Сосницкого, ученика первого русского актера Дмитревского, нити истории связывали новое поколение артистов с прошлым русского театра. Его выдвинул, как драматического актера, Шаховской, им восхищался Гоголь, на его субботах бывали Грибоедов, Пушкин, Брюллов. «Три поколения, — говорит один из его биографов, — смотрели Сосницкого, и в то время, когда деды с восторгом вспоминают о нем как об отличном jeune premier, которому не было в этих ролях наследников на Петербургской сцене, отцы говорят о нем, как превосходном артисте в высокой комедии, а сыновья вспоминают его в ролях добродушных стариков» [1]. И как русская публика, за целых шестьдесят лет XIX в., поклонялась Сосницкому-актеру и чтила его талант, так и все представители русской сцены, с младших до старших, с тех кто стоял на низших ступенях сценической лестницы, до высших деятелей русского театра 1860-хъ г.г., все одинаково любили и уважали артиста-человека «деда Сосницкого».

В. Срезневский.