напоминавших своей техникой обои в трактирных заведениях. Зал дома Фамусова и танцевальный зал во дворце Лжедимитрия — был один и тот же. Короли в пьесах Шекспира напоминали бубновых королей. Искалеченный, загрязненный текст Гоголевских и Грибоедовских пьес — был достоянием нашей сцены.

***

С началом двадцатого века резко изменяется взгляд на драму. Повеяло чем-то новым. Успех частных театров показал, что не только света что в окне, и решено было отчасти обратить внимание и на драму. Неосторожно брошенное администратором слово, переносилось через несколько десятилетий, и несчищаемым пятном ложилось на память творца. Те анекдоты, которые как курьезы передавались в свое время, вдруг, сгруппированные в систематическое целое бросали свет на фигуру администратора и во всей красе показывали его потомству. Убожество мысли, некультурность заправил прошлого, их нравственное неряшество — вдруг стали всплывать на поверхность, как пузыри газов от гниющих веществ на загрязненных каналах. Привилегированные училища, дипломатические завтраки, высокие связи — не помогли. Плохие дипломаты, плохие юристы — оказались плохими театральными администраторами. Шпионаж, которой в таком почете во всех министерствах, не дал никаких результатов в театре. Вопросы директоров в роде:

— А Лопе-де-Вега действительно большой автор?

Или:

— Разве у Островского есть исторические пьесы?, — были врезаны черными буквами по белому в анналы нашего театра.

Но как бы то ни было, администрация иногда притворялась, что она знает и ценит античную трагедию, что у Шекспира есть хорошие пьесы, достойные постановки. Иногда драматический автор, имевший связи с «высшим» миром, удостаивался роскошной постановки. Но до новейших течений литературы, сперва до Тургенева, потом до Чехова, дирекции не было никакого дела. Когда частные театры добивались у цензуры пропуска шекспировского «Цезаря», толстовского «Феодора», она сидела, сложа руки, и сонно смотрела на эти домогательства, даже не пользуясь плодами цензурных разрешений. Не все ли равно, пропущен ли «Цезарь», пропущен ли «Феодор»? Можно прожить и без них! И жили.

***

Хорошо ли дурно ли велись театры в последние пять лет, но возврата к прошлому нет. Образовался театральный музей, который следовало основать давно уже. Во времена оны погибали для нас целые сезоны. «Истории русского театра», написанная Дмитревским — сгорела. От Гонзаго и его деятельности мы имеем только случайные обрывки. От Роллера не осталось его крупнейших работ: «Конька Горбунка», «Дочери Фараона». От Бочарова не осталось эскизов его лучших декораций, например, «Волчьего буерака» из «Вражьей силы». Костюмы прежних лет погибли бесследно. А будь при театрах такое хранилище, как вновь основанный музей, этого не было бы.

Два года, как он открылся. Жалкие суммы, которыми располагал он, не позволили снять соответствующее помещение. Он ютится пока в бывшей квартире директора театров. У него есть два филиальных отделения: Музей Савиной на Карповке в ее доме, и коллекция Протопопова, помещающаяся в частной квартире у Чернышева моста. Приток пожертвований в Музей обилен, но далеко не все знают о его существовании. Однако уже и теперь богатства его громадны. Единственная в своем роде библиотека в конторе театров, куда целиком вмещен весь цензурный архив министерства внутренних дел, составляет неоцененное сокровище. Достаточно сказать, что там нашлись ненапечатанные вещи Островского. Отдел рукописей и писем колоссален. Прежний неряшливый каталог заме-