няется систематически-научным. Помещение архива требует расширения и, особенно, читальный зал для работы и справок.

Все это, покрытое «пылью веков», теперь воспрянуло от долгого сна. Закипела работа. Стали читаться доклады на театральные темы, пьесы, рефераты, воспоминания. Публика отозвалась и начала стекаться на эти собрания.

Воскресает и драматическая школа. Иные веяния коснулись ее, иные взгляды, иные приемы игры, иное понимание задач сцены. Уже ученики выходят на подмостки не для того, чтобы показаться перед преподавателями и, получив удовлетворительный балл, быть зачисленным на казенную сцену, они «переживают» данную роль, они уже не «о многом хлопочут», а знают, «что одно только нужно». Прежние идеалы, светившие предыдущим поколениям, потеряли для них прелесть и цену. Им нужно иного, иное манит их и зовет к себе.

***

При академических театрах образован художественный совет. Тут два администратора, в руках которых сосредоточено правление театрами; два драматурга; два профессора, один специалист по западным литературам, другой — психолог; два художника-декоратора, горящие огнем любви к театру; два актера; несколько режиссеров; представитель хозяйственной части театров. Совет этот контролирует выбор пьес, их постановку, распределение ролей. Его касаются вопросы пополнение труппы, вопросы дебютов и принятий тех или иных актеров. Цель его учреждения — по возможности уничтожения произвола власти одного лица, и того лицеприятия, тех симпатий и антипатий, которые сыграли такую печальную роль в истории нашего (да впрочем и всякого) театра.

Совет может приглашать специалистов, если это окажется необходимым, для выяснения и освещения данных подробностей. Археологическими ошибками не должна быть наводнена сцена академических Театров. Сцена не музей: правда, художественная здесь важнее проводы летописной. Но те жестокие анахронизмы, что допускаются на сценах, не могут быть терпимы. Нельзя играть пьесы в костюмах, которые то на 50 лет (как в «Женитьбе» Гоголя), то на сто (как в «Федоре», Толстого) отступают от эпохи. Нельзя в шекспировских пьесах показывать здания, построенные семьдесят пять лет после смерти автора (Maria della Salute в «Отелло»). Нельзя говорить на сцене, что царь приехал верхом и выпускать актера не в верховой царской одежде. Нельзя государственные печати XVI века прикладывать к грамотам так, как их прикладывают у нас на сцене. Дело специалиста-археолога указать, что надо для этого сделать. Археолог-специалист должен указать — какими национальностями пестрели улицы Москвы в царствование Феодора. Египет и Рим эпохи Антония может быть воспроизведен художественно, но необходимо, чтобы не было в постановке тех lapsus’oв, которые покоробят не только специалиста-египтолога, но просто культурного зрителя.

Нечего стесняться своих недочетов, ошибок, невежества. Гораздо хуже проявить его перед всеми и упрямо замкнуться в своем величии. А это у нас так часто бывало прежде. Как-нибудь, хоть через пень-колоду, только бы сдать поскорей очередной спектакль, и приняться за следующий. Ни любви, ни уважения к автору и эпохе. Эгоистическое самомнение режиссеров заменяло неторопливую художественную работу. Спешка губила дело все время. «Служенье музе — не терпит суеты», а у нас постоянная суета.

***

К числу отвратительных пережитков прошлого относится суфлерская будка. Ее давно пора упразднить, она уже упразднена в лучших театрах. Суфлер, как пожарный, должен приходить на помощь только в случае несчастья, предупреждая возможную катастрофу. Суфлер — не самостоятельное лицо, не необходимый участник спектакля, это внимательный контролер того, как идет текст, не подающий