своего голоса иначе, как в случае замешательства. Ведь играют же ученики в драматических классах без суфлера. Жить на сцене, переживать данное настроение под суфлера нельзя. Но к его будке привыкли как к неизбежному злу. В прежнее время, когда репертуар состоял из нескольких сотен пьес в год, когда пьесы ставились с двух-трех репетиций — играть без суфлера было невозможно. Но ведь это распущенность, неряшество, которому не место на образцовых сценах. Еще в 1882 году, комиссия, собранная по распоряжению министра Воронцова-Дашкова, с Островским во главе, указывала на необходимость упразднения суфлера. Но член этой комиссии Алексей Потехин, двинув сильно вперед художественно-литературную часть репертуара, довольно равнодушно отнесся к твердым срепетовкам, и ставя пьесы с пяти репетиций, не мог отрешиться от вошедшей в плоть и кровь артистов скверной привычки играть под суфлера. И публика иногда слышала двойной текст: один исходящий из будки, а другой — повторяемый со сцены. Не настало ли теперь время вернуться к тем положениям, что предложила комиссия 1882 года, и назначать одну из последних репетиций без суфлера, чтобы убедиться в том, насколько готова пьеса к представлению?

***

Итак, во всяком случае, петербургская академическая драма переживает переходное время. Совершается крутой поворот на новый путь. Нынче вошло в моду слово, несколько отзывающееся пересыльной тюрьмой — «этап». Так вот, мы начинаем новый этап. Старый кончен. Возврата к прежнему нет. Время, предъявляет новые требования. Одно остается по старому — вопрос о талантах. Есть два деления в искусстве: талантливо и бездарно. Бездарностям не помогут ни кривлянье, ни светлые идеи. Все что носит характер шарлатанства, ломанья — отпадет само собой. Останется только то, что достойно наименования подлинного таланта. И я верю, что талант возьмет свое. Самобытность, простота, естественность — вот основные положения нашего искусства. И мы внесем их в новое искусство. Еще будущее впереди — оно неясно проступает, но мы к нему стремимся. Сперва Запад был изумлен силой нашей литературы: Толстой, Тургенев, Достоевский, стали учителями новой европейской литературы. Теперь германские страны поражены были красотой исполнения художественного театра и их студий. Русский балет открыл новый мир. И академический театр может дать то же в грядущем.

Надо только хотеть, и не уклоняться в сторону.

П. Гнедич.

ГЕРОИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО.

Первая буква героического алфавита.

Первый же акт, переводящий движение тела в мир классической хореографии, вставание на пальцы, имеет беспримесно чистый героический характер. В чем заключается механизм этого акта? С легкого едва приметного прыжка танцовщица поднимается на кончики ступней. Пальцы должны быть строго вытянуты, совершенно отвесны, в идеальной вертикальной выправке, как это иллюстрируется, между прочим, в замечательных литографиях Тальони. На одной редчайшей гравюре такая постановка пальцев представлена в теоретически мыслимом, но реально неосуществимом подобии. В этом движении замечаются градации, отвечающие последовательному росту приподнимающегося духа. Пока нога соприкасается с почвою всею поверхностью ступни, тело артиста, хотя бы уже приобретшее верти-