не охватывающею всего тела, означающею некоторую законченную позу без подготовки к следующему движению, тогда как в другом случае перед нами собранность энергическая, обнимающая всего человека, представляющая подготовительную фигуру для ближайшего хореографического акта. Если en dedans является затворенностью пассивною, экзальтацией бездейственного состояния, то croisee не только по виду, но и по духу своему, полно пафоса намечаемого действия, напряженных мук материнского рождения. Она заключает в себе болезненное зачатие будущего движения, тяжкую беременность им. При этом голова артиста всегда должна быть обращена, по законам классического epaulement, тому плечу, которое выдвинуто вперед, вместе с напряжением глаз, делающих выразительное, играющее жизнью фуэте — то именно, это на языке Леонардо-да-Винчи называется контраппосто. Эта активная собранность тела проходит через всю технику балетного искусства, как постоянно возникающий и разрешающийся эмбрион новых сложных фигур танца.

В окружающей нас природе и в духе человека мы находим бесчисленные иллюстрации на эту тему. Лук с натянутой для выстрела тетивой — это croisee. Выпрямившийся лук с летящей стрелой — разрешение croisee, так называемое effacee. Представим себе вместо лука арфу, со струнами, захваченными пальцами музыканта, и мы получим то же явление из мира пластики, причем вместо стрелы, в разрешающем моменте движения, явится звуковая волна.

От таких элементарных примеров обратимся к более сложным. Во всех царствах природы мы встречаемся с этим явлением. Весною Прозерпина разрешает цветочным зеленым ковром накопившиеся подземные энергии, таившиеся под снежным покровом. Стремительное цветение кактуса, мгновенное, с шумом пистолетного выстрела распускание его бутона, на скалах тропической зоны. Готовый к прыжку лев. Присевший к земле перед взлетом орел. Сложенная в кулак рука человеческая во время оживленной жестикуляции. Что все это такое, как не разновидности пластической собранности, активной работы и тела, и духа, постоянно разрешающейся в более легких и более свободных фигурах движения, без всякого напряжения? Если в собранности пассивной мы не имеем никакого волевого элемента, то классическое croisee является воплощенною апперцепцией, явным стремлением к конкретно поставленной цели. Оно вносит в искусство танца, отвлеченное и философское по своему духу, волнующее начало личной заинтересованности, которое при утрировке может исказить строгий рисунок исполнения вредной риторикой. Иное croisee даже у замечательных артисток производит неприятное впечатление. Оно было чудом искусства у Павловой и Трефиловой, но выродилось в гримасу жеста у такой танцовщицы, как Седова, и даже у М. Ф. Кшесинской, с ее феноменальным талантом, croisee все-таки не свободно от некоторой напыщенности и декламаторства. Но зато как прекрасно выглядят какие-нибудь открытые, картинные аттитюды у артисток, лишенных энергии настроения, пафоса порыва, острой волевой устремленности! Это аттитюды на effacee. Это сфера искусства, развивающегося преимущественно в мягких темпах танца. Здесь показывают себя растительно-пластические таланты по существу своему, в отличие от зверино-человеческого размаха иных, более драматических, более крупных дарований.

Если бы мы стали искать примеров такой собранности в творчестве литературном, то на этот раз нам пришлось бы указывать не на отдельные образы, а на общую композицию произведений. Фабула романа или обширной поэмы всегда лежит в эмбрионе croisee и лишь мало-помалу развертывается в сложную картину повествования, в обширное словесно-эпическое effacee. Особенно ярко это выражается в драматургии, где нарастание и разрешение действия так ясно дано в завязке и развязке.

Но не только в литературе, но и в построениях космической мысли мы можем видеть двоякую собранность. Если будем отправляться от земли к лампадам небесной тверди, то мы должны будем сказать, что мир развертывается из одной