прирастая к сюжетам, сроднить себя с каждым моментом действия. Вообще, пляска обещает нам показать и выразить в действии страсти и характеры, выводя то разгневанного, то безумного, то опечаленного, и притом всегда с соблюдением надлежащей меры чувства. А что особенно удивительно, так это видеть в один и тот же день то обезумевшего Афаманта, то оробевшую Ино, а иногда то же самое лицо то Атреем, то немного спустя Фиестом, то Эгисфом или Аэропой — и все это один человек.

68. Все остальные искусства, созданные для созерцания или для слуха, могут произвести только одно какое либо действие; таковы, например, или флейта, или кифара, или мелодичное пение, или изображение действия в трагедии, или возбуждение смеха в комедии. Плясун же соединяет все это вместе, и в его искусстве можно видеть разнообразную и смешанную из разных частей обстановку : флейту, свирель, выбивание такта ногами, звон кимвалов, звучный голос актера и согласное пение хора.

69. Затем все остальные деяния человека происходят от одного из двух начал : одни от души, другие от тела, а в пляске и то, и другое слито. Именно, действия ее обнаруживают одновременно и признаки разума, и следствие телесного упражнения, а самое главное то, что всем жестам ее присуща мудрость, и .ни один не свершается без разумного основания. Поэтому митиленец Лесбонакт, человек во всех отношениях прекрасный, называл плясунов «рукомудрыми» и ходил созерцать их с тем, чтобы вер­нуться из театра лучшим. А учитель его, Тимократ, попав случайно посмотреть на плясуна, показывавшего свое искусство, воскликнул: «Какого зрелища лишило меня уважение к философии!»

70. Если истинно то, что Платон говорит о душе, то плясун прекрасно показывает три части ее : раздраженность, когда изображает гневного, влечение, когда представляет влюбленных, разумное, когда, так сказать, обуздывает каждую из страстей. И эта последняя сторона рассеяна во всех частях пляски так же, как ощущение осязания во всех других чувствах. А разве своей заботой о красоте и благопристойности в плясках исполнитель доказывает что-либо иное, как не правдивость замечания Аристотеля, который хвалит красоту и признает ее также третьей частью блага? Слышал я также, как одно лицо слишком по мальчишески сострило о безмолвии масок плясунов, именно, что и оно символизует некий догмат пифагорейцев.

71. Далее, в то время как все прочие занятия обещают нам то наслаждения, то пользу, одна только пляска содержит и то и другое. И ее польза приносит тем больше выгоды, чем больше она соединяется с наслаждением. В самом деле, насколько приятнее смотреть на это, чем на юношей, бьющих друг друга кулаками и истекающих кровью, или на других, борющихся в пыли; и пляска часто изображает то же самое, но почти без всякой опасности и с гораздо большим благообразием и приятностью. Напряженные движения, требуемые искусством пляски, ее пируэты, скачки по окружности, прыжки, откидывание тела назад — все это доставляет приятное зрелище для осталь-