81. Вообще, плясуну надо во всех отношениях следить за собою, так, чтобы все у него шло ритмично, благообразно, соразмерно и соответственно, чтобы он не подавал повода ни к какой насмешке над собой, был неуязвим, не имел никаких недостатков, чтобы во всем было у него соединение самых лучших качеств ; он должен обладать быстрой сообразительностью, глубокой образованностью и в особенности уменьем проникать в мысли людей. Ему тогда только может достаться совершенная похвала от зрителей, когда, смотря на него, каждый признает свои собственные чувства, увидит в плясуне, как в зеркале, себя самого, свои обычные страсти и поступки. И вот тогда-то люди не могут сдержать себя от радости, но все вместе изливаются в похвалах, так как каждый видит изображение своей души, признает себя самого. Это зрелище вполне осуществляет для них знаменитое Дельфийское изречение : «Познай самого себя», и они выходят из театра, узнав то, что следует избирать и чего избегать, и научившись тому, о чем раньше не имели понятия.

82. Но и в пляске, как в публичной речи, можно впасть в порок, называемый в общежитии превратным преувеличением. Он бывает у тех, кто превосходит меру в подражании и старается больше, чем следует. Так, если нужно показать что-нибудь великое, показывают чрезмерное, нежное расплывается в излишнюю мягкость, а мужественное доводится до степени грубости и зверства.

83. Например, я припоминаю, как на моих глазах в такое положение попал один плясун. Раньше этого он пользовался большою славою, был в общем человеком разумным и заслуживал истинного удивления за свои таланты, а тут какой-то несчастный случай увлек его от стремления к излишней подражательности в совсем непристойное изображение роли. Именно, представляя Аякса, когда тот, сейчас же после поражения, сошел с ума, этот плясун до такой степени перешел всякую меру, что не играл уже безумного, а мог сам легко показаться кому-нибудь обезумевшим. Именно, он разорвал платье у одного из тех, кто выбивал такт железной сандалией, выхватил флейту у одного из аккомпанировавших на ней и так хватил ею сверху по голове Одиссея, стоявшего по близости и гордившегося победой, что проломил ему голову. Если бы у злополучного Одиссея не было шапки, которая защитила его, приняв большую часть удара, то этот несчастный, попавший на бившего мимо цели плясуна, погиб бы. Но театр весь безумствовал с этим Аяксом; зрители прыгали, кричали, бросали одежды. Люди из простого народа и потому невежественные, которые не знали надлежащей степени благопристойности и не могли разобраться в том, что хорошо и что плохо, воображали, что подобная игра есть наивысшее воспроизведение страсти. Что же касается зрителей более образованных, то они, конечно, понимали преувеличение и стыдились его, но не порицали этого безмолвно; наоборот, они и сами старались хвалить плясуна, чтобы таким образом прикрыть и успокоить его бешенство, хотя и ясно видели, что происходившее представляет безумие не Аякса, а плясуна. Но до-