влюсь только на фактах, оскорбляющих меня в лице моей дочери. Перед моим отъездом из Москвы, В. Н. Бурлак сказал мне: «я надюсь, А. А., что оставляя здесь дочь, Вы доверите и поручите мне заботу об ее сценической деятельности». Я, разумеется, благодарил его — и вот от 8 октября до 21 ноября, в течении следовательно полутора месяца, дочь не являлась на сцене ни одного раза. Затем после всех почти товарищей по амплуа, ей дали наконец роль Аксюши, которую она сыграла лучше других, как я слышал от очевидцев и как знаю потому, что дочь с восторгом сообщала мне Ваши похвалы. Таким образом она показала свое дарование, уже независимо отцовской ферулы, не в его пьесе; а ей после того начали давать костюмные рольки. Я лично заявлял и Анне Алексеевне[1], и Бурлаку, что в случае нужды дочь может исполнить роль Софьи в «Горе от ума», что эта роль у нее готова; но вышел такой случай — и вместо нее роль Софьи отдали Лопухиной, которая, разумеется, ее, как говорится, провалила. Было и еще несколько ролей, совершенно совпадавших со средствами дочери, но их отдавали другим, предлагая ей, взамен того, шить новые платья для ничтожных ролей и рисоваться ими пред публикой. Положим, дочь сама виновата, что уступила Козловской роль Верочки в «Месяце в деревне», для ее бенефиса, но, ведь повторение осталось за нею, а после бенефиса прошел уже почти месяц. И вот молодая актриса, так успешно дебютировавшая, дочь любимого автора, принятая под особенное попечение и заботу режиссера, который сам их предложил, в течение трех месяцев пребывания на сцене, вместо того, чтобы завоевать расположение публики, или вовсе забыта, или принудительно низведена с первых на третьестепенные роли, в которых не замечает публика даже высокоталантливых, прославленных и опытных артистов. Это ли не забота о сценической деятельности начинающей, талантливой актрисы, принятой на попечение режиссера из рук самого отца!… Не мудрено, если отца все спрашивают: да отчего о ней совсем не слышно после того, как она имела такой успех в Петербурге, и здесь говорила о ней пресса. О ней даже не упоминают никогда, сообщая состав труппы Малькиелевского театра, точно она даже и актрисой не считается. Все это с болью в сердце сознаю я, что же должна она, бедная, чувствовать, при ее любви к делу, при сознании своих способностей и при мысли о времени, потраченном на школу и подготовку? Все в один голос говорят, что это совсем готовая актриса по манере, уменью держать себя на сцене, пониманию требований ансамбля, не говоря уже о личной даровитости, а между тем эта готовая актриса в тени и без дела, тогда как… не хочу договаривать: Вы понимаете меня. Милейший, добрый, искренно уважаемый Модест Иванович, не подумайте, ради Бога, чтобы хоть одно слово из этих упре-