свежих сил и сознающей силы своей народности, которой так явно указуется Провидением великая судьба начать истинно новую историю, дополнить в сумме приобретений человечества огромные пробелы, оставленные древнею и средневековою.

Веками сложилась эта народность, и в завещанных веками формулах перешло крепко сложившееся понятие к Посошкову. Стоя на самой вершине, которой достигло развитие этого понятия, утверждаясь на крепких основах быта, Посошков, кроме того, смотрит сверху на самую вершину. И много причин было тому, что он смотрит сверху. Дотоле, т. е. до времен Петра и Посошкова, сверху, в продолжении семивекового развития, смотрела и могла смотреть на быт только церковь православная в лице своих великих представителей: только их требования стоят выше уровня действительности, но замечательно в высшей степени, что эти требования прививаются незаметно, постепенно, и никогда не вторгаются насильственно, хотя подобное отношение сверху явно с самого почти первого появления церкви на русской земле ясно видится в посланиях митрополита Никифора к Владимиру Мономаху, этому идеальному типу князя-нарядника и охранника общинного быта, которому, во имя своего взгляда сверху, церковь, в лице своего красноречивого и глубокомысленного представителя, придает византийское значение; — и поразительно огромная разница между понятиями Мономаха о самом себе, высказанными им в его завещании, представляющем задушевную исповедь охранника и нарядника, который утер много пота за русскую землю, исповедь служебной деятельности, исчислениe трудов, поднятых на пользу земли, где князья и их варяги, вероятно, еще долго были призванные — «находницы», по выражение летописи — и между теми понятиями, которые развивает в одном из двух посланий своих к нему глубокомысленный византийско-русский духовный мыслитель [16]. Взгляд сверху очевидно, освязательно борется со взглядом непосредственным в летописцах: едва выразится он, например, увещательно и поучительно в прискорбном сетовании по поводу смерти «перваго самовластца въ русской землѣ» Андрея Георгиевича Боголюбского, как на следующей же странице изменит себе летописец своим неуходившимся еще и под монашескою рясою общинным и даже местным характером в рассказе о «мизинныхъ людяхъ володимерцахъ», которые одною правдою своею перемогли старые города, Ростов и Суздаль, города, где «изначала и былъ такой же порядокъ, какъ у Новгородцевъ и Смольнянъ и Кiянъ и всехъ властѣй». Взгляд сверху, взгляд церковно-государственный долго идет извне, и болезненный процесс эпохи междуцарствия есть не что иное, как переход его во внутрь, в плоть и кровь сложившегося государственного организма: государственный организм замкнулся, дал отпор всему чуждому, постороннему и замкнул в себе тот самый взгляд, с которым боролись несколько веков народные местности, общины, междукняжеские и общинные безнарядицы. Этот-то взгляд перешел цельно,