[17] С. 183. В тексте Посошкова после слова «слава» стоит: (МатѲ. Гл. 6, ст. 33). Григорьев опустил это указание. Московский цензор, обративший на это внимание, после слов «приложатся вам» сделал карандашом сноску: «Здесь должно быть указание Еванг., главы и стиха». Волков, по-видимому, не зная, что указание на Евангелие имеется в тексте Посшкова, под сноской цензора написал красным карандашом: «Это выноска, в которой нельзя прибавлять. Е. В.» Потом это замечание Волкова было кем-то слегка зачеркнуто простым карандашом.

[18] С. 184 Очевидно, Григорьев цитировал Посошкова по памяти и не вполне точно. Вполне правильно приведена Григорьевым эта цитата выше. См. с. 179 и прим. 12.

[19] С. 185. Рассуждение Григорьева об юридических теориях, начиная со слов: «Другой, не странный взгляд выработал под влиянием Римского права»… и кончая словами: «но не мирятся с этою теориею требования странного взгляда» — московский цензор подчеркнул карандашом и заключил в скобки, как одно из наиболее «опасных» рассуждений Григорьева. См. выше, с. 171–172.

[20] С. 185. Григорьев цитирует Посошкова несколько не точно. У последнего это место читается так: «Буде судья суд поведает неправый, то у Царя приимет временную казнь, а отъ Богу (!) вечную, не токмо на теле, но и на душе казнь вечную понесет».

[21] С. 185. Не точно. У Островского читается так: «И таковым одна часть с врагом». Ср. «Не так живи, как хочется». Д. I. Явл. 3.

[22] С. 185. Думаем, что тут недосмотр корректора. Следует читать: «внемли». Следующие слова в цитате взяты из 4-й молитвы Симеона Метафраста, где они читаются так: «Несть грех, побеждающ человеколюбие Твое».

[23] С. 186. К «Переписке с друзьями» Гоголя отнесся с «ожесточенной враждой» Белинский (соч., под ред. С. А. Венгерова, т. X, стр. 435–455. Его же знаменитое письмо к Гоголю), мягче, но также несочувственно встретили ее Н. Ф. Павлов («Соврем.» 1847, т. III, отд. IV, стр. 1–16; т. IV, отд. IV, стр. 88–93), Губер («Спб. Вед.» 1847, № 35), критики «Фин. Вестника» (1847, т. 14, отд. V, стр. 32–37) и «Лит. Газеты» (1847, №№ 4, 5 и 6), и «глумились» над ней органы Булгарина и Сенковского («Сев. Пчела» 1847, №№ 67, 74 и 75. Ст. Я. Я. Я. (Л. В. Бранта). «Библ. для чтения» 1847, т. 80, отд. VI, стр. 42–50). Сам Булгарин приветствовал «Переписку», но это приветствие было гоже своего рода «глумлением» («Сев. Пчела» 1847, № 8). Только Шевырев в «Москвитянине» (1848, ч. 1, № 1) и Григорьев в «Моск. Город. Листке» (1847, №№ 56, 62–64) сочувственно отнеслись в книге Гоголя.

Статья Григорьева о «Переписке» была исключительна по своей смелости, прямоте и искренности и, пожалуй, проницательности. Не опасаясь общего мнения, он смело выступил в ней в защиту книги Гоголя. Он убежденно полагал, что «Переписка» — не скачок в духовном развитии Гоголя, как думал, между прочим, Белинский, а естественное завершение тех болезненных исканий, которые явно уже обнаружились в его предыдущей деятельности. Взгляд совершенно правильный и удивительно проницательный, который нашел подтверждение, много лет спустя, в трудах Пыпина («Характеристика литературных мнений». Гл. VIII). Но только Григорьев ошибочно посмотрел на это естественное завершение исканий не как на крайнее проявление душевной болезни, а как на духовно-нравственный подъем и на расширение умственного кругозора Гоголя, чего якобы не поняла тогдашняя критика. Григорьев долго держался подобного взгляда на «Переписку» и окончательно отказался от него лишь в конце своей жизни, когда он находил уже, что «демон юмора», с одной стороны, и «жажда прекрасного человека», с другой, увлекли Гоголя в «страшную бездну», на дне которой он и создал свое мрачное произведение, и что в этом произведении «выразился не упадок таланта, что было бы хоть как-нибудь да объяснимо, а упадок духа». — Статья Григорьева: «Реализм и идеализм» («Светоч» 1861, № 4, отд. III, с. 10) и «Наши литературные направления с 1848 года» («Время» 1863, № 2, отд. II, с. 3).