актер в Европе и играет постоянно в Париже. Много лет подряд служил он в Петербурге, многому понаучился у Давыдова и Варламова, так как любил посещать русский театр, и уехал навсегда от нас вследствие какого-то столкновения с высокопоставленной особой на почве ревности в одном модном ресторане. Для прощального бенефиса он поставил «Гамлета». Реалист pur sang, он хотел и принца датского сыграть не трагедией, а в простом «жанровом» тоне. Его не поняли, — ни публика, ни критики, — и успеха он не имел.

Всеволожский выписал для его бенефиса декорации из Кобурга, из мастерской Лютке-Мейера. Так как Дирекция не обязана платить пошлин, то немецкие декорации обходились ей чуть ли не дешевле русских. Написанные свежо и сочно, но трафаретно и шаблонно, они могли нравиться публике, и понравились. Всю серию костюмов для трагедии нарисовал граф Соллогуб, талантливый любитель-театрал, живший постоянно в Москве. Серьезно знакомый с археологией, он сочинял костюмы весьма точные эпохе, но едва ли сценичные. При этом он не представлял себе того фона, на котором должны они показываться перед публикой. Поэтому нередко являлся диссонанс, а иногда какофония в тонах и в тех московских постановках, в которых он участвовал («Макбет», «Звезда Севильи» и пр.) и в том «Гамлете», что был преподнесен публике в бенефис Гитри.

Но написаны были для моей постановки и новые декорации: две для Петербурга и четыре для Москвы. Для Петербурга — две декорации для первого акта 1-й и 5-й картины, так как снежных видов Эльсинора не было; для Москвы — эти же декорации, кабинет королевы, и галерея для последней картины трагедии. Все это писал художник Гельцер — московский румяный немчик, уволенный впоследствии из театра за то, что его жена «нанесла оскорбление действием» Управляющему театрами; а поступок ее был вызван тем, что Управляющий позволял грубые насмешки над живописью Гельцера. Кабинет королевы был скомпонован пренелепо: молельня короля помещалась во втором этаже, в глубине, и оттуда Горев, изображавший короля, читал свой монолог, а Южин собирался там убивать его. Половина театра этой сцены не видела. Создана была декорация по рисунку самого Всеволожского, видевшего такую постановку в Вене и прельстившегося ею.

В Петербурге Медведев довольно равнодушно относился к художественной обстановке «Гамлета». Когда я заметил на репетиции, что на сцене мало мебели, что надо еще достать стульев и кресел, он ответил:

— «Да ведь в то время мебели не было».

— «Кто вам сказал?»,— удивился я.

— «Уж поверьте мне. У меня дома есть французские и немецкие увражи. Там изображение разных комнат, — и нет нигде признака мебели: ни столов, ни табуретов. Это все актеры потом выдумали».

Но мебель все-таки привезли из складов. Гораздо труднее оказалось найти в Петербурге Офелию. Во всей труппе, по мнению Медведева, не